Декабрь 1941 года. Замерзающее гитлеровское воинство стоит в 25 километрах от Москвы, мечтая о тёплых квартирах в русской столице, которая так близко, но почему-то никак не сдаётся.
А из Омска рапортуют телеграммой в Государственный Комитет Обороны, что собрали в подарок нашим бойцам к Новому году спецпоезд из 24 вагонов, в которых 18631 посылка общим весом 1176 тонн 310 килограмм. В ледниках — мясо, жареные гуси, поросята, свежая рыба, сливочное масло, пельмени, колбаса и прочее, а также 7802 литра спиртных напитков, папиросы, канцелярские (бумага для писем и химические карандаши) и туалетные принадлежности, 183 штуки карманных часов, 1 баян, 2 струнных оркестра. А в целом только к празднику страна собрала для фронта 842 вагона продуктов и 2618513 отдельных подарков.
Свой подарок приготовила стране и Красная Армия. За декабрь—январь наши войска отбросили «непобедимый вермахт» на 100—120 км от Москвы. Первое столь крупное его поражение потрясло мир. А наши армия и тыл, можно сказать, заслужили полное право праздновать новый, 1942 год, пусть и в экстремальных боевых условиях. Причём, отдавая дань традициям — с украшенными ёлками, с любимыми новогодними персонажами — Дедом Морозом и Снегурочкой, в которых радостно перевоплощались не только артисты эстрады, но и многочисленные самодеятельные таланты, в том числе и бойцы.
«Действующая армия. Незнакомому бойцу»
Уже 13 августа 1941 года газета «Вечерняя Москва» публикует информацию о поддержке москвичами советских воинов: «Действующая армия. Незнакомому бойцу». С таким адресом на Мосглавпочтамт поступило множество посылок от отдельных граждан и целых организаций с подарками и письмами незнакомым бойцам Красной Армии».
Что же посылали? Прежде всего культтовары — бумагу, карандаши, перья, а также бритвы, мыло, одеколон, зубной порошок… Галантерею — нитки, иголки, пуговицы, чёрные и белые. Конечно, носки. Из продуктов — пряники, конфеты, баранки, сало, разнообразные консервы. Даже вино и традиционные вышитые кисеты с табаком.
Вскоре все национальные республики, будто соревнуясь между собой, стали вагонами посылать продовольствие. Правда, бывало, что, по халатности чиновников, отправлявших продукты без ледников, портились мясо и пельмени из Сибири или, из-за недосмотра железнодорожников — простоя на путях, — пропадали фрукты и овощи из Грузии или Узбекистана. Случалось, по вине бесчестных снабженцев исчезали вагоны продуктов. Пришлось создавать стройную систему сортировки собранного особыми комиссиями из представителей парторганов, профсоюзов и общественности, совместно с железнодорожниками контролировать графики следования грузов, сроки их хранения.
Тревожные сводки Совинформбюро об оставлении Красной Армией ряда городов (Смоленск, Минск, Киев, Одесса) вызывают в народе всё новые инициативы в поддержку армии. В адрес образованного Государственного Комитета Обороны под председательством И.В. Сталина начинают поступать от отдельных граждан и коллективов денежные средства с просьбой использовать их на создание и боевой техники, и всего нужного армии. Множество приходящих на передовую танков, самолётов, пушек, кораблей имели надписи на борту: «Красноярский рабочий», «Тамбовский колхозник», «Малый театр — фронту», «Челябинский пионер», «Вахтанговец»…
Газеты извещают о поступке Гургена Оганяна из Грузии — виноградаря, сдавшего полмиллиона рублей в Фонд Обороны. Ещё сообщение: саратовский пчеловод Ферапонт Головатый собрал средства на два истребителя Як-3. Чувашская колхозница М. Ширманова сдала деньги на танк, который командование передало в управление её сыну Андрею, и газеты растиражировали его фотографию на танке с надписью: «Подарок сыну». Были сотни и сотни таких пожертвований, суть которых так разъяснила уже после войны тамбовская колхозница Евдокия Егоровна Тетерева: «Хлебушек тот, что на трудодни нам полагался, мы продавали, а деньги на танки вносили. Понимали — не победим в войне, не будет нам жизни. Голодно, конечно, было. Но ничего — всё выдюжили».
А узбекский колхозник П. Турмиев в письме в газету высказался по-мужски скупо: «Два моих сына воюют, я вношу 20 тыс. руб. личных сбережений в Фонд Обороны. Пусть сыновья не испытывают нужды в патронах и вооружении».
Женщины-труженицы Советской Туркмении сдали в Фонд Обороны по 16 килограмм личных серебряных украшений, передававшихся от матери к дочери на протяжении многих веков, то есть настоящие семейные реликвии.
Матрёна Ивановна Яковлева из деревни Буб, что под Пермью, личных сбережений не скопила. Она продала дом, всё имущество, домашнюю живность и отдала деньги — 100 тысяч рублей — на строительство самолёта. Сельчане окружили её сердечной заботой, наперебой приглашали пожить то в одной семье, то в другой — по очереди. И жизнь ей выпала очень долгая — 101 год.
Всего за войну на постройку боевой техники народ внёс 118,2 млрд. рублей — среднегодовой расход двух мощных наркоматов — обороны и ВМФ.
Кому — «генерал Мороз», а нам — дедушка
Неприхотливость и выносливость русского воинства известна издревле, сравнительно недавний пример из истории — суворовский переход через Альпы. Не раз эти качества наших дедов отмечают в своих мемуарах и гитлеровские генералы, сваливая вину за проигранные ими битвы на беспощадного «генерала Мороза». Будто в расположениях наших воинов стояла в ту пору уютная теплынь, как в известной сказке «Двенадцать месяцев», и словно не было поражений у вермахта в летний зной на Курской дуге, при форсировании Днепра или взятии Берлина.
Мороз, он, конечно, генерал, но вот что при этом важно: осенью 1941 года наша подлодка потопила у берегов Норвегии немецкое судно, везущее, казалось бы, вполне безобидный груз — меховые полушубки и тёплое бельё для гитлеровских горных егерей, причём во впечатляющем количестве — 30 тысяч комплектов. В отсутствие этой тёплой амуниции подготовленное наступление на Мурманск и далее — на Архангельск было отложено, то есть защитники советского Заполярья выиграли время для укрепления мощи дотов-дзотов в этом краю гранитных сопок и болотистой лесотундры и в дальнейшем не дали уже утеплившимся войскам врага прорвать здесь государственную границу СССР. Этот эпизод войны широкой публике известен мало, а ведь именно незамерзающий порт Мурманск, оставшийся в наших руках, стал главным пунктом приёма морских конвоев союзников с поставками по ленд-лизу (оплаченных золотом и жизнями наших воинов) — боевой техники, станков и оборудования, продовольствия и пусть в ограниченных количествах, но очень нужного тёплого обмундирования, прежде всего кожано-мехового и вязаного, для лётчиков и моряков: плащей, курток, унтов, подшлемников.
А также памятного и по сей день в народе американского продовольствия — тушёнки, сгущёнки, галет, яичного порошка, шоколада «Кола»… Конечно, эта столь нужная в первый период войны помощь составила всего несколько процентов от общего количества товаров и продовольствия, полученных Красной Армией. Откуда же взялось всё остальное, если учесть, что большинство складов, где всё это хранилось, осталось в оккупации, как и множество предприятий лёгкой и пищевой промышленности? В условиях отступления наших войск и одновременно массовой эвакуации на восток населения, предприятий и учреждений требуемое регулярное снабжение армии продовольствием и обмундированием, особенно тёплым, выросло в, казалось бы, неразрешимую проблему, что грозило катастрофой.
Ведь обмундирование в боевых условиях, как известно, изнашивается стремительно, уходит с павшими навсегда в землю, выбывает вместе с пленными, перемещается с ранеными в госпитали, а свежим частям требуется всё новое и новое. Численность наших войск в дни решающих битв доходила до 10 миллионов. Требовались эльбрусы—эвересты одежды, тысячи железнодорожных эшелонов, то есть миллионы рук, изготовляющих обмундирование — от гимнастёрок, пилоток, шинелей до ватников, полушубков, валенок. А также тысячи километров фланели для пусть не слишком эстетичных, но крайне необходимых портянок и километры белого полотна для франтоватых, дисциплинирующих белых подворотничков. А сколько требовалось пуговиц, которых только по ленд-лизу, в кредит, было поставлено 2 миллиона! А сколько их было произведено на предприятиях промышленности, потребительской кооперации и в артелях инвалидов!
А котелки, миски, ложки, фляжки? А также патефоны и грампластинки, гармони и гитары, без которых ни одна рота не обходилась, согреваясь музыкой и песней в зимнюю стужу? А «наркомовские 100 грамм» для согрева, узаконенные для бойцов переднего края и лётчиков прифронтовой полосы приказом от 25 августа 1941 года? А ещё ведь нужны знаки различия. С зимы 1943 года — золотые и полевые зелёные погоны со звёздочками. А ордена и медали из драгметаллов? А колодки и ленты к ним?
Откуда всё это бралось в годы тяжелейшей войны? И стоило ли на это тратиться? Ведь, судя по непрекращающимся дебатам современных историков, главные составляющие победы — вооружение, уровень стратегического искусства полководцев, умение солдат воевать…
Но… Уже в первые холодные дни-ночи сентября жалобы теплолюбивых, избалованных европейским климатом солдат заставили гитлеровское командование напомнить в строгих приказах, например, по 126-й дивизии: «Первая заповедь каждой воинской части — жить за счёт занятой страны». Или по 16-й армии: «Любыми средствами должна быть захвачена меховая и тёплая одежда всех видов». Обратите внимание — «захвачена». Лексика захватчиков.
Когда 5 сентября 1941 года советское руководство, приняв Постановление ЦК ВКП(б) и Совнаркома, объявило, что намерено, «идя навстречу предложениям трудящихся, разрешить сбор среди населения тёплых вещей и белья для Красной Армии», то гитлеровское командование решило позаимствовать этот невиданный для Европы опыт и в ноябре также объявило сбор тёплых вещей и белья среди населения как Германии, так и оккупированных стран.
7 января 1942 года Совинформбюро передало по радио на весь мир: «Объявленный в Германии к концу декабря сбор тёплых вещей провалился. Сроки продлены ещё на две недели. Штурмовые отряды проводят повальные обыски, насильно забирают все тёплые вещи».
В попавшей к партизанам вражеской почте были письма немецких женщин, которые благодарили мужей за присланные посылки из России и просили присылать ещё. У нас же при Фонде Обороны был открыт особый «счёт жён фронтовиков». Газета «Правда» систематически оповещала читателей о том, как идёт сбор вещей, называя области, районы, имена отдельных героинь трудового фронта.
В ноябре 1941 года на подмосковные станции прибывали дивизии из Сибири и Средней Азии. Их ожидали эшелоны тёплого обмундирования — и новёхонького, с фабрик-заводов-мастерских, и домашнего, со всех республик СССР, чистого, стираного, но, бывало, в латках, в штопке…
В разработанной инструкции для домохозяек, вызвавшихся шить обмундирование, оговаривалось: «Из сданных материалов: бельевых, одёжных, овчины, шерстяной пряжи, шерсти и т.д. на месте изготавливаются простыни, наволочки, рукавицы меховые и вязаные, чулки, носки, шапки-ушанки, свитера, меховые и вязаные жилеты и другие предметы… При их изготовлении необходимо руководствоваться образцами, состоящими на снабжении Красной Армии. Пошивка новых вещей, ремонт и стирка организуются силами и средствами актива местных общественных организаций и домохозяек». Был разработан и прейскурант за все виды работ с учётом снижения цены, если вещи не новые, а мало ношенные.
Полузабытая страница истории — ремонт воинского обмундирования, в основном организуемый при госпиталях, в школьных и производственных мастерских, где девочкам, кстати сказать, платили за ремонт, как и взрослым. Москвичка Н.Г. Герасина вспоминает, как они, девятиклассницы, должны были обводить мелом найденные на стираной и глаженой одежде дырочки от пуль и осколков снарядов и передавать её на штопку взрослым: «Если видели дырочку на плече или ноге, понимали, что солдат жив. А если на груди — плакали — вряд ли раненый выжил. А вдруг это мой отец?»
Материалы об использовании в армии ношеных вещей, как рассказывают историки советского периода, старались не публиковать, стыдились: зачем, мол, о нищете нашей напоминать. И героическая страница истории войны о всенародной подмоге армии как-то оказалась в тени. Думаю, ложный это стыд. Не стыдиться бы нам заплат на воинском обмундировании, а гордиться нашим удивительным народом, нашими самоотверженными женщинами — мастерицами и рукодельницами, помогавшими, чем могли, сражавшейся Родине.
К 1943 году ресурсы Германии и её союзников значительно поубавились, а наши, за счёт помощи всего народа, ставшей плановой и регулируемой, заметно возросли. Это изменение наглядно проиллюстрировала открытая ко второй годовщине начала войны в парке культуры и отдыха имени М. Горького в Москве выставка трофейного вооружения. Кроме образцов гитлеровской военной техники в экспозиции оказались обглоданные до белизны кости лошадей, съеденных фашистами в Сталинградском котле, а также вещи, изобретённые их армейскими умельцами для утепления солдат вермахта.
Мне, внучке лётчика-фронтовика, командира партизанской эскадрильи, особенно было интересно встретить в хранящейся ныне в архиве книге отзывов посетителей этой выставки слова однополчан деда, которых я помню по ветеранским встречам, когда все они были ещё живы. «Особенно показательны эрзацы германского «тёплого» обмундирования — лапти, бумажное бельё. Всё это показывает, что германский солдат не в состоянии воевать против нас», — пишет лётчик Блох, для меня — дядя Саша. «На выставке ясно видно, до чего обанкротились они в результате затяжной войны», — размышляет старший лейтенант Дыдыкин — дядя Витя. А генерал Савинов как бы заключает: «Выставка внушает нам всем чувство гордости за нашу Красную Армию, заботливо и любовно оснащённую удобным обмундированием, обувью и другими предметами».
В течение всех лет войны в городах, сёлах, кишлаках, аулах, стойбищах, радостно перечитывая письма живых и оплакивая похоронки, вязали тёплые вещи женщины разных национальностей. В краеведческом музее саамского быта городка Ловозеро, что в Мурманской области, мне довелось видеть отчёт о снабжении Красной Армии тёплыми вещами — меховыми и вязаными.
Генерал М.М. Сандалов, начальник штаба армии, отбросившей немцев от Красной Поляны до Волоколамска, указывает на один из факторов этих успехов: «Надо сказать, что к тому времени армия получила значительное число лыж, и, по указанию командующего фронтом, во всех соединениях были созданы лыжные отряды. Одетые в полушубки, прикрытые сверху маскхалатами, лыжники проникали по глубокому снегу далеко в тыл противника и дерзкими налётами вносили панику в ряды врага».
Как видим, наши деды и прадеды умели устанавливать с суровым «генералом Морозом» если не панибратские, то вполне дипломатические, уважительные отношения.
По воспоминаниям фронтовиков, готовясь к атаке, бойцы бережно складывали полушубки и шинели в горки на снегу (и жарко, и жалко, и пусть чистыми оставшимся в живых достанутся) и шли на врага в телогрейках под ремень, а то и в одних гимнастёрках.
Нынешние украинские майданщики презрительно называют русских «ватниками», а между тем их прадеды, воевавшие в Красной Армии, предпочитали стёганые ватники всем другим видам одежды, когда шли в разведку или на разминирование, на прорыв заграждений из колючей проволоки, на форсирование рек или в отчаянный рукопашный бой. А девчушкам-санитаркам, одетым именно в ватники, было сподручнее выносить раненых из боя. Теплее, легче и уютнее придуманного нашими прадедами стёганого ватника с ватными же брюками по тому времени ничего и не было. Только шился он в то время из ткани цвета хаки — воевал ведь.
Потому и победили
Конечно, не всё население СССР (более 180 миллионов человек перед войной), большая часть которого выросла ещё в царской России, было преданным новой власти, служившим Родине и Победе. Были и такие, которые думали только о себе любимых, стремились к обогащению за счёт других. И такие случаи предавались гласности. «Вечерняя Москва» публикует тревожной осенью 1941 года немало информации о случаях хищений продуктов и промтоваров, мародёрстве, спекуляциях, халатности.
Например, в номере от 21 октября: «Предприятия треста местной промышленности Коминтерновского района Москвы выполняли специальные заказы. Но ответственные задания мало интересовали управляющего трестом П.М. Маслова. …Этот шкурник и трус беспокоился о личном благополучии.
Решив улизнуть из Москвы, Маслов нашёл себе «попутчика» — директора обувной фабрики этого же треста Э.Г. Хачикьяна. Оставив на произвол судьбы предприятия, награбив на фабрике по нескольку пар обуви, Маслов и Хачикьян пытались удрать из Москвы. Но на вокзале они были задержаны. Паникёры и предатели, совершившие преступление по статье 58-14 Уголовного кодекса (контрреволюционный саботаж), преданы суду военного трибунала».
В том же номере: «Утром 18 октября по окраинной площади Москвы проезжали грузовики с эвакуированными из города женщинами и стариками. Некто Абдрахманов, дворник одного из близлежащих домов, вместе с группой бандитов и грабителей напал на отъезжающих. В машины посыпались камни, а когда одна из автомашин остановилась, бандиты начали выбрасывать из неё пассажиров, избивать их, тащить вещи… При содействии проходивших граждан милиция задержала и арестовала 15 бандитов. Показаниями свидетелей и наличием награбленных вещей все они были изобличены. …Пять зачинщиков бандитского нападения приговорены к расстрелу, остальные — к разным срокам заключения».
Да, таких публикаций было немало. Но вот что интересно: в тех же осенних номерах газеты сообщают о многочисленных случаях находок вожатыми трамваев, сотрудниками метрополитена, почты и просто прохожими на улицах весьма ценных вещей, золотых украшений и крупных денежных сумм. Когда город почти ежечасно будоражили воздушные тревоги, многие москвичи предпочитали носить сбережения и ценности при себе. Случалось, теряли. Но потерянные ценности нередко находили своих владельцев. Такие сюжеты традиционно публиковались в газете под рубрикой «Честность». Да, по-разному вели себя люди в ту грозную годину. Но всё же честных, бескорыстных, одухотворённых общей целью отстоять советскую Родину, сохранить человеческое лицо было в тысячи раз больше, чем шкурников и слабовольных себялюбцев. Потому и победили.
Две цитаты
На двенадцатитысячном митинге в Сан-Франциско 29 мая 1942 года, организованном Комитетом помощи России, призвавшем правительство ускорить открытие «второго фронта», великий актёр и режиссёр Чарли Чаплин сказал: «Русский народ, который может так сильно бороться за свою идею, я говорю, — почти святой: русские люди, должно быть, имеют чувство чего-то вечного в их душах».
И ещё одна цитата. «Мы не знали и не поняли советских русских, — сокрушался на Нюрнбергском процессе Геринг. — Я говорю не о числе пушек, самолётов, танков. Мы это приблизительно знали… Я говорю о людях».
Что ж, запоздалое признание.